Приятное чтение с утра ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬНИЦА И ВТОРООТКРЫВАТЕЛЬ
Одно из самых ярких открытий в исторической русистике 2-й половины XX века — обнаружение отсутствия второй палатализации в живой речи жителей новгородско-псковских земель.
Напомним, что вторая палатализация — древний фонетический процесс в славянских языках, в результате которого согласные «г», «к», «х» при определенных условиях превращались в мягкие «з», «ц», «с». Отсюда, например, наше «цена» (из праславянского *kěna, родственное слово — «каяться»), «цел» (из древнего *kělъ, дальний родственник — англ. health), др.-рус. «в руцѣ» > совр. «в руке» (но укр. «в руці», чеш. v ruce и др.).
То, что в новгородских рукописях спорадически встречаются слова без рефлексов второй палатализации на стыке основы и окончания (типа «рабу своѥму Дъмъкѣ» вместо ожидаемого «Дъмъцѣ»), ученые заметили очень давно, но объясняли это исключительно морфологическими факторами — воздействием соседних падежных форм, где палатализации не было (так поступал в том числе и Б. М. Ляпунов, которого Википедия в статье «Вторая палатализация» безосновательно числит родоначальником соответствующей идеи — а вслед за Википедией и многие другие). Как закономерное и системно реализованное фонетическое явление отсутствие второй палатализации на северо-западе восточнославянского ареала было открыто гораздо позже.
Часто это открытие приписывают А. А. Зализняку, который действительно совершил его, разгадывая грамоту № 247 (см. ниже). Однако открытие Зализняка запоздало лет на пятнадцать, так как ещё в середине 1960-х годов отсутствие второй палатализации в новгородско-псковском регионе постулировала псковская исследовательница Софья Менделевна Глускина.
Выводы Глускиной не были должным образом восприняты научным сообществом. Две статьи, написанные ею, были опубликованы далеко от Москвы, а ее доклад, сделанный в столице, получил отповедь крупнейшего слависта С. Б. Бернштейна, сформулированную, по рассказам самой Глускиной, в очень резких выражениях.
О Глускиной не знают даже некоторые историки русского языка, что уж говорить о простых смертных. Когда же упоминают о ее работах, часто преподносят ее наблюдения как некий «подготовительный шаг» к открытию Зализняка.
Ниже мы публикуем отрывок из текста Зализняка, который он направил в качестве приветственного слова на конференцию 2017 года в Пскове, посвящённую столетию со дня рождения Глускиной. Здесь описано, как всё было на самом деле.
Этот текст Зализняка, кажется, не очень известен, и, видимо, это один из последних текстов ученого: через три месяца он скончался.
«…В конце 60-х годов Софья Менделевна выступала в нашем московском Институте славяноведения с докладом о своем открытии того факта, что в северо-западных русских говорах не было второй палатализации. Но в ту эпоху я был полностью погружен в проблемы современного русского языка и совершенно далек от древнерусской проблематики. И на том докладе не присутствовал. Знаю из позднейших рассказов моих коллег, что Самуил Борисович Бернштейн тогда в безапелляционной форме отверг открытие Софьи Менделевны, выступив, к сожалению, с позиции, так сказать, “этого не может быть, потому что не может быть никогда” — иначе говоря, не может традиционная славистическая наука в таком существенном пункте ошибаться.
В конце 70-х годов я несколько неожиданно для себя самого начал заниматься берестяными грамотами. И пришел к убеждению, что тексты многих грамот требуют иного прочтения, чем то, что предложено в издании. В ходе этой работы я натолкнулся в 1980 году на ставшую впоследствии знаменитой грамоту N 247, где отрезок текста, переведенный в издании как “а замок кельи, а двери кельи” вызывал большое недоумение, поскольку сразу в нескольких отношениях – в графике, морфологии, синтаксисе и общем смысле – выламывался из регулярностей древнерусского текста. И пришла догадка, что если принять “кѣле” за “цел”, а “кѣлѣ” за “целы”, то все разнородные дефекты текста одновременно устраняются.
Работ Глускиной я не знал и испытал некоторый естественный шок, поскольку ясно понял, что такое прочтение грамоты N 247 означало бы отказ от общепринятого в славистике тезиса о праславянском возрасте второй палатализации. Но прочтение “а замок цел, а двери целы” столь несомненно обладало характернейшими признаками верного решения, что отказаться от него из-за давления общих постулатов славистики было невозможно. Необходимо было лишь проверить возникшую версию на более широком материале. И такая проверка быстро показала, что во всем материале новгородских берестяных грамот нет никаких надежных свидетельств наличия эффектов второй палатализации в живой речи, а редкие примеры типа дательного падежа “владыцѣ” явно представляют собой вкрапления книжных форм.
Об этом результате я сделал доклад в Институте славяноведения. И вот на этом докладе встала Светлана Михайловна Толстая и рассказала о работе Софьи Менделевны Глускиной, которая на полтора десятилетия раньше получила такой же результат на основе анализа современных псковских говоров.
Я помню свои смешанные ощущения. Было неловко, конечно, что я выступил с докладом, не изучив всего, что имеется по данному вопросу в научной литературе. Но перевешивало сильное положительное чувство, что, несмотря на конфликт с традиционным постулатом славистики, утверждаемое мною таки верно, коль скоро один и тот же вывод вытекает из двух совершенно различных совокупностей фактов.
И тогда началась наша переписка с Софьей Менделевной, которая доставила мне много радости.
Из писем Софьи Менделевны я видел, что она приняла новость в общем примерно так же, как я: ей было, конечно, огорчительно, что ее статьи так мало читают, но безусловно перевешивало глубокое удовлетворение от того, что ее открытие подтверждено независимым образом, причем на материале, почти на тысячу лет более древнем.
Осмысливая много позже этот эпизод своей жизни, я был счастлив осознавать, что классическая проблема отношений первооткрывателя и “второоткрывателя” все же вполне может решаться без болезненных амбиций с той или с другой стороны и в ярко выраженном дружественном ключе.
Понятно, что в дальнейшем я уже хорошо ознакомился с трудами Софьи Менделевны. Оценил ее строгость в сочетании с научной смелостью, ее удивительную способность видеть то, чего поверхностный взгляд не замечает».
(Полностью текст можно прочитать в: Псковские говоры и их исследователи. Ч. 2. Псков, 2017.)
К словам Зализняка следует сделать такой комментарий. Здесь, как и в других местах, он говорит о том, что выводы Глускиной были сделаны на современном диалектном материале. Может сложиться впечатление, что она вовсе не обращалась к берестяным грамотам. Однако это не так. В частности, в статье 1966 года она писала: «Берестяные грамоты, ставшие достоянием науки последних лет, позволяют уверенно заключить, что отсутствие второго смягчения в падежных формах было в древнем новгородском диалекте не исключением, а нормой с самого начала письменного периода». (Далее у Глускиной следует ряд примеров из берестяных грамот с отсутствием второй палатализации на стыке основы и окончания типа «на отроке», «къ Лоукѣ».)
Однако на важнейший в данном аспекте фрагмент «…азамъкекѣлеадвьрикѣлѣагосподарь…» из грамоты № 247 (важнейший потому, что указывает на отсутствие палатализации не на стыке основы и окончания, а в корне, где аналогическое воздействие невозможно), которая к тому времени уже была найдена и опубликована, Глускина внимания не обратила — возможно, из-за того что первые публикаторы членили текст неверно («а замъке кѣлеа двьри кѣлѣа»). Вот здесь первым стал Зализняк.